С хохотом гости следили, как очередная пара, захлебываясь, вливала в себя полный рог. Тем временем гости помоложе прямо в зале устроили борцовские состязания. Парни сражались сидя, голыми руками старались спихнуть друг друга на горячие угли, и, когда это удавалось, вопящего неудачника встречал очередной взрыв хохота.
Сверкер угощал сладкими ягодами «невесту». Туве визжала и отмахивалась. Даг на их шуточки не обратил бы внимания, если бы не странное поведение одного из гостей. От этого красивого седого мужчины ощутимо пахло злостью. Сидел он чинно на своем месте, вместе со всеми поднимал заздравный кубок, кольца блестели на его холеных пальцах. Его злость Даг ощущал примерно так же, как неизбывную тоску волка Каласа.
Этот человек ненавидел дядю Сверкера. И очень похоже, что за компанию он ненавидел всех Северян.
В ней Олав Северянин хочет мира, а веселье по вине Дага заканчивается крупной неприятностью
«Свадьба» продолжалась, веселилась и буянила. Жирные искры взлетали над очагами, холопы не успевали подавать дичь и рыбу.
Первым сказал речь «посаженный отец невесты», его все узнали, несмотря на накладную бороду и густо подведенные глаза. Это был ландрман Торстейн, самый богатый и уважаемый человек херада. Он сказал, что Фрейр наверняка пошлет в будущем году Северянам богатые всходы, тучные стада и много дичи. Из рога с ним охотно выпила его супруга, и гульба понеслась с новой силой.
Произнесла свое слово Хильда, поклонилась истукану и гостям за оказанную милость. Ведь что может быть почетнее столь дорогих гостей? Ну разве что визит самого конунга Эйрика! Всем известно, что королевская дружина всю зиму разъезжает по стране, но гостит в усадьбах побогаче…
Сестры Дага забыли про малину, про кашу с кусками фруктов и орехами, они подпрыгивали и раскачивались в такт веселым песням. Раскрасневшиеся от жара очагов трелли внесли новую смену блюд – печеных гусей в горчице, рыбу в топленом масле, творожные пироги. Откупорили следующий бочонок с медом, теперь глаза заблестели не только у хозяев, но и у всех работников.
С ответным словом выступил Олав Северянин, он подарил «невесте» бобровые меха и связку черных лисиц, а самому Фрейру надели на шею толстую серебряную гривну. С музыкантами приехал известный скальд, служивший при упсальском дворе конунга-жреца. Скальд так красиво запел стихи, что авторитет одноногого Горма едва не пошатнулся. Плаксивую драпу о неудачной любви бога Фрейра подтянули беззубые старушки. После выпитой бражки у них самих потекли слезы, и музыкантам срочно напомнили, что надо веселиться и радовать компанию.
Следующий рог поднял тот самый человек, имени которого Даг не запомнил. Но лучше бы этот красивый седой мужчина не заезжал в этот день на двор. Возможно, это спасло бы всех от долгой цепи жутких событий. А возможно, ничего бы не изменилось. Как сказал гораздо позже старый Горм, от судьбы не уйдешь, сколько ни задабривай богов! Так или иначе, седой приехал издалека и, добровольно охраняя «невесту» Фрейра, имел на то свои причины. Он поднялся с полным рогом и сказал красивые стихи за здоровье Олава и его семьи:
Пусть послушны будут
Жернова и плуги
Власти вашей вечной
Средь державы свеев
Конунгов опора
Род могучих бондов
Зверя и пределы
Держит повеленьем
Каменной десницы
Радуясь соседству
Средь зимы и лета
Воспоем мы драпу…
После этих слов братья Северяне поднялись и в ответных стихах пожелали всего самого лучшего, попутно пригласив гостя из Бирки заезжать со всей семьей. В силу возраста Даг был одним из немногих трезвых и потому снова заметил взгляд, каким незнакомый гость оглядел младшего кузнеца. А раскрасневшийся Сверкер подсел ближе к губастой Туве, подкладывал ей куски повкуснее, о чем-то смешном рассказывал. Девушка смеялась, но старалась вести себя скромно, все же сегодня она была такой важной персоной…
Нехорошо смотрел гость, ой нехорошо!
Будь Даг немножко постарше, он шепнул бы матери, что, судя по всему, есть у липко-сладкого гостя свои виды на молодку Туве, не для себя, так для сына небось старается, и Сверкера не худо бы предупредить… Но сказать всего этого малыш еще не умел, он мог только остро чувствовать любовь и ненависть, витавшие над жаркой трапезой.
И замечал Даг, как всегда, много лишнего, чего лучше было бы ему не замечать. Он слышал, как Олав вышел облегчиться, а за ним словно невзначай выскользнул этот противный седой бонд в пурпурном плаще. Говорили они нехорошо.
– Щедрый у тебя одаль, Северянин, – похвалил гость. – Жирная, богатая земля, во всем Упплянде не сыщешь такой…
– Боги заступаются за мой род. Но и о твоем доме я слышал немало хорошего. Мой шурин всегда разменивает германские динарии только у твоих людей. Он хвалит их честность.
– Ну да, ну да… – неопределенно покивал гость, и было непонятно – рад он похвале или раздосадован. – У вас большой приплод, а у нас цены на скотину падают. Не слишком-то хорошо. За марку серебра, как прежде, можно взять неплохую здоровую рабыню, но коров – целых три, а не две, как в прошлом году… А за крепкого раба, который вдобавок понимает речь? За него прежде давали до трех марок или столько же вадамалом по дюжине локтей, но рогатой скотины уже дают до пяти голов! А со свиньями как быть? Хоть вези их и продавай ютландцам.
– Разве это плохо? – озадачился захмелевший кузнец. Олав не слишком-то разбирался в тонкостях денежного и менового оборота.
– Ну да, плохо, когда серебро падает в цене, – покровительственно усмехнулся гость. – Были у меня фризы… добрые торговцы. Из тех, что холостят мальчиков для марсельских гаремов… – Гость смотрел на Северянина пристально, насмешливо, точно искал повода для ссоры. Но кузнец ждал учтиво, не перебивал дорогого гостя. – Так я о чем? Ну да, о серебре. Фризы говорят, что кейсар Отто повелел копать новые рудники в горах Гарца, серебро снова упадет в цене… Впрочем, откуда тебе знать? Скажи лучше, это твой брат, такой красивый и молодой, все ластится к «невесте» бога? – вдруг спросил гость.